Снова и снова я слышу в себе этот голос… безмолвную песнь растерзанной горной страны, с ее городами и храмами, лежащими ныне в руинах… с безвестными святыми, молящимися за нас…
Иногда, в самые торжественные моменты, при стечении народа, при сиянии паникадил, посреди блистания риз, в громогласном фортиссимо хора, я вижу почти наяву бездонные небеса, дорогие сердцу холмы, поросшие лесом, качающуюся на ветру былинку, далекие горы в сиреневой дымке, слышу посвист ястреба, чувствую запах зацветающего чабреца и сердце заходится от любви и боли, от сладкой тоски по настоящему, по святости, которая так очевидно почему-то чувствуется там — в окружении поруганных древних святынь, среди лесов, в тишине сердечной…
И как же отчетливо эта отрада противостоит усталости душевной, нравственной, которая накапливается от нашей человеческой повседневной казенщины… Сердце не выдерживает иногда, отпускает груз самых «обязательных», «всенепременных», «утвержденных» и «узаконенных» правил, от соблюдения которых почему-то становится с каждым днем не легче, а только труднее и труднее дышать…
Почему в повседневной нашей «церковной» жизни, так мало подлинной чистой радости, так мало настоящего вдохновения и любви? Я не о каких-то восторгах говорю пиетических, а о том, что привело меня, да, думаю, и многих, в Церковь, о реальном и потрясающем опыте встречи человека с любящим Богом. О том, без чего, наверное, не пришел бы в храм никто и чего, увы, так не хватает в размеренной повседневной нашей «христианской» жизни.
Я хочу понять, как эту радость вернуть, как наполнить этой подлинной радостью жизнь! Личным трудом, подвигом? Да, конечно… Но ведь там — в горах никакого подвига не было, когда благодать, сокрушенная радость ощущалась так же явственно как любовь при встрече с самым близким, дорогим человеком! И это чувство живое, поглощающее целиком, омывающее душу… оно ведь не раз и не два приходило… и почему-то именно в горах, в тишине и отстраненности от всего, в потрясающем чувстве незаслуженной, но реальной близости к тем, кто все эти древние святыни воздвигал и хранил с молитвой…
Это тема сокровенная, глубинная, но и важная, может быть, не для меня одного.
Да, я понимаю, что жизнь не может состоять из одних только радостей, что нужно трудиться, нести свой крест. Я все это понимаю и принимаю, конечно. Но я так же понимаю отчетливо, что без этой вот самой встречи-прозрения, без встречи живой, радостной… без слез Фомы, прикоснувшегося к Господу… без его подломившихся коленей с возгласом ликующим: «Господь мой и Бог мой!» — без этого невозможно жить. Пусть не видя, веруя только, но душа должна прикасаться к Господу постоянно… действительно, явно! Как это важно! И это именно то, чего так страшно, мучительно не хватает в нашей повседневной «церковной» жизни. Нет, не подумайте, я не ропщу и не призываю к каким-то еще преобразованиям и реформам… я просто понять хочу: что со мной происходит, да и со многими другими, как мне кажется, тоже: почему мы тлеем, а не горим, почему существуем, а не живем, почему томимся, а не бодрствуем духом?!
Я чувствую, конечно, что дело во мне, и даже прежде всего во мне, что не дал я, может быть, «кровь», чтобы принять Дух… но все же чувствую, что не только в этом дело, не в подвиге только… но еще в какой-то общей нашей привычке, в тягостной инертности, которая с годами становится все ощутимее и привычнее и ложится на сердце, увы, не Господним, а человеческим тяжким бременем. В том, что мы стремимся внешние формы менять и совершенствовать, не меняясь внутренне. Господи! Мы хотим кого-то увлечь, научить, наставить, но в чем, в чем?!..
Сердце чувствует, что путь наш Церковный, путь единения с Богом — он в каких-то иных измерениях пролегает, не всегда в тех плоскостях и направлениях, в которых обустраивается наша повседневная церковная жизнь… А иначе почему так плачет душа, почему так ясно на самых многолюдных праздниках, в самые помпезные моменты торжеств, так больно и радостно я вижу горы с их древними скитами, тихий моросящий дождик, слышу непостижимую, призывную тишину и знаю, чувствую только тогда, что Господь действительно с нами, здесь и сейчас!
Да, я понимаю, это эмоции, но эмоции важные, согласитесь. Это то, что составляет саму сердцевину жизни и остается невысказанным годами. Но если не говорить о главном, тогда о чем?.. и зачем?! И если бы я видел только то, что вижу в современной: социально-активной, разновекторной, актуальной и креативной… но почему-то все менее пронзительной, именно пронзительной, внешней церковной жизни — я, наверное, никогда не стал бы священником.
Я не знаю, почему Господь ссудил мне встретиться с Ним там — на горах, среди порушенных древних святынь, в тишине и потрясающей красоте, но я понимаю, что эта красота, эта тишина и радость… радость, обретаемая в сокрушении и слезах — она по праву принадлежит Церкви и это средоточие, жизнь Ее. И оттого, что я этой реальности не нахожу ни в себе, ни в церковной повестке — скорбит душа. Потому что кажется, что с нами не происходит ничего «особенного», в то время, как происходит… и еще как!.. Идет война, увы, не народная, — по неразумию нашему, — но с народом Божиим — это точно… не на жизнь, а на смерть. Война, в которой сторона противная именно и хочет скрыть от людей потрясающую красоту и чистоту Церкви, представить Ее чем-то обыденным и рутинным, чтобы никого она не могла ни зажечь, ни увлечь, ни подвигнуть…
Или напротив: завлекая молодежь в православие, мы зачастую широко пользуемся методами, разработанными, внедренными и «успешно» используемыми, главным образом, в протестантской среде. Условно, говоря, вербуя бойцов спецназа, мы привлекаем людей активными играми, конкурсами, загадками, разноцветными шариками и пестрыми недорогими призами; обещаем им интересную, легкую, беззаботную и веселую жизнь.
Все это мило, конечно, но по сути своей не имеет отношения к службе в спецназе (а в нашем случае — к реальной христианской жизни). И как всякая неправда, такая завлекающая пропаганда чревата либо горьким разочарованием, либо созданием под видом христианства иной, «параллельной» реальности, как это и происходит в протестантской, а теперь уже и в католической, а, отчасти, и в православной среде.
Вопрос этот на самом деле очень серьезен. Это вопрос сохранения духа христианского, святоотеческой традиции, достоинства и величия Вселенского православия. А, вернее даже сказать, не сохранения, (потому что Церковь в подлинной своей красоте и чистоте была есть и будет), а вопрос причастности нас самих, наших детей и внуков — Ее благодатной жизни.
Но, скажут: не всем же служить в спецназе! Это точно, но сама высота христианского призвания означает глубину и серьезность в отношении ко всем проявлениям повседневной жизни, а вовсе не беспечность и легкомыслие. Об этом, по крайней мере, нам надо знать и к этой доброй и мудрой серьезности стремиться по мере сил и возможностей, а не превращать жизнь в нескончаемый «праздник».
«Изгнанники рая! — пишет святитель Игнатий (Брянчанинов), — Не для увеселений, не для торжества, не для играний мы находимся на земле, но для того, чтобы верой, покаянием и крестом убить убившую нас смерть и возвратить себе утраченный рай».
Я знаю точно, Церковь иная; Она не скучная, но и не забавная. Она — святая! И я прошу у Господа сил не забывать об этом никогда, не лишаться радости живого общения с Ним; не терять живую, трепетную связь с безмолвием далеких гор, освященных Божественной благодатью, молитвами безвестных, но не канувших в вечность — святых.
Редакция 2025 г.