В юности, когда я только ещё начинал приходить к вере, меня всё занимал вопрос: Ну, хорошо, Царство Небесное… А что там будут люди делать? Чем они будут заниматься, чем будет наполнена их реальная жизнь, ведь Царство Небесное — это не абстракция какая-то, а реальность, хоть и высшего, неземного порядка?..
И я всё не мог себе это представить, как ни старался и загробная жизнь, даже жизнь праведников, каюсь, представлялась мне пресной и скучной. Да и не один я, подозреваю, так думал. Примерно в то же время «юношеских исканий» попались мне стихи известного поэта Серебряного века — Саши Чёрного. Есть у него такие строки, обращённые к Богу… просьба о посмертной участи:
И вот тогда, молю беззвучно,
Дай мне исчезнуть в черной мгле, —
В раю мне будет очень скучно,
А ад я видел на земле.
Думается, поэт, как это часто бывает, стал выразителем мыслей и чувств многих и многих его современников. Да и не только его современников, и не один он…
Словом, я так понял, что не один я мучился непониманием: в чём же именно состоит суть духовной жизни, к чему нам нужно стремиться и чего ожидать «там». И как многие, и не только писатели, но и «рядовые обыватели» вроде меня, не мог, как ни старался представить себе загробную участь праведников.
Между тем наступили в моей юной жизни времена столь тяжкие, что я, не в силах справиться сам с собой, бросился в объятия Божии — уехал в Оптину Пустынь.
И вот, — я очень хорошо помню этот момент, — хоть и не смогу его, конечно, описать как надо…. Я шёл из скита в монастырь через осенний лес… Купола сияли на солнце, осыпалась листва, небо сквозило в кронах дубов и вдруг… Я помню, что остановился поражённый неведомым чувством. Я вдруг стал совершенно, абсолютно счастлив… счастьем надмирным, иным, которое и сейчас не могу описать и объяснить. У меня не было ничего, что принято считать причиной или сопутствием счастья в привычном смысле. Во внешней жизни моей всё было по-прежнему тревожно и неопределённо, но в душе… Я знал, понимаете — не верил или догадывался, а именно знал! — что Бог есть и не где-нибудь «там», а здесь и сейчас, и Он любит меня, как и всех нас и никогда, никогда не оставит! Только бы мы сами искали Его, прислушивались к Нему чутко, старались исполнять то, о чём Он нас просит так кротко… Это чувство было таким потрясающе явственным, сильным, что я помню, подумал с изумлением и восторгом: вот оно — Небесное Царствие!.. Его невозможно понять и объяснить, но оно есть, оно реальнее, чем всё, что мы называем реальностью!
Я жил в тот момент жизнью настолько полной и радостной, небывалой и светлой, что ничто в этом мире не может даже приблизительно сравниться с ней. Я только понимал, что «та» иная жизнь настолько превосходит все наши представления о ней, что нет никакого смысла даже пытаться себе её понять и представить. Эта жизнь бесконечно полна и разнообразна, возвышенна и прекрасна, но мы в силу своей грубости совершенно утратили само представление об этом разнообразии и красоте.
И ещё я понял, что значит видеть Бога. Я понимаю, что это звучит дерзко, но тогда — тихим осенним днём, на монастырской тропе, в 22 года — я думал и чувствовал именно так. И хоть я никого не видел чувственным образом, но Бог был везде, и со мной тоже, и это было реальнее, чем всё, что можно видеть «своими глазами». Это был потрясающий и невероятный опыт души, опыт, который невозможно заменить никакими дефинициями и правилами. И ещё я понял, что этот опыт открыт всегда, для всех и каждого, но принимаем мы его только тогда, когда готовы по-настоящему смириться, довериться, предаться без остатка, всей душой Богу и Его Церкви…
Да, я понимаю, что мой опыт — это только частный случай. Но с тех самых пор я никогда не задавался вопросом: «Как оно будет — «там»? И если мне бывает плохо и я снова «не понимаю», что такое Небесное Царствие, я, по крайней мере, знаю, что не понимаю я именно от того, что омрачился опять, изменился сам, стал иным и никакими потугами мне прежнее понимание не вернуть…
Но когда становится совсем худо и душа вопиет о помощи — всегда, пусть даже и не сразу, приходит Господь! И всё пропадает тогда: суета, мятежность и смута и остаётся только горькая, но и светлая боль о своих грехах… светлая, потому, что в ней всегда бывает прощение Того, Кто любит нас больше, чем можно себе представить!
