ВЕРНОСТЬ

Верными у нас называют всех тех, кто крещен и живет православно. Но во всегда ли мы осознаём что значит это звание и всегда ли мы стремимся ему соответствовать?

Господь говорит: «Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом» (Лк.16,10). И мне почему-то думается что верность «в малом» как раз и выражается в исполнении каких-то простых, повседневных правил православной, церковной жизни. В знании своей веры… в чтении Слова Божьего… посильном исполнении заповедей Христовых… в добром отношении к ближним… в посещении храма… в исповеди и причастии… молитве… соблюдении постов… Я даже так скажу, их – верных – и видно-то, прежде всего, в храме. То есть они элементарно ходят на службы. Одни чаще, другие реже, судя по обстоятельствам, но ходят. Стоят себе смиренно, молятся… исповедуются, причащаются… под благословение подходят… советуются… просят молитв... И, напротив, по словам преподобного Варсонофия Оптинского, «верный признак омертвения души есть уклонение от церковных служб». Так что в какие-то «спящие ячейки» верных, которых в храме никто никогда не видел, я, простите, не верю. И сильно подозреваю, что эти «ячейки» в самый важный и нужный момент так и проспят с богатырским храпом по нашей стародавней и не лучшей русской традиции… А вернее не проспят, а просыпают уже, потому что моментов этих, когда пора бы уже «проснуться» более чем достаточно. То есть совесть, в ответ на всякое зло, беззаконие, нечестие и неправду, всеваемую в русскую землю, просто набатом должна звучать: «Вставайте люди русские на славный бой, на смертный бой!» Но нам всё кажется, что ничего ещё не происходит и вставать нам ещё рановато. Всё почесываемся, позевываем и ждем, пока «грянет гром». Не понимаем, несчастные, что для того чтобы нам не пришлось браться в очередной раз за «дубину», нужно сейчас уже - «хвататься» за храм… за молитву… за исповедь и причастие… Хвататься за жизнь христианскую и таким образом утверждать свою верность, в надежде, что Господь покроет нас от многих бед и напастей. И «повседневная верность» - это то, что мы почти утратили и чему нам надо со всей серьезностью поучиться у тех немногих, кто ещё остался в живых, кто хранит об этой верности ясное представление от истоков доброго христианского воспитания, «от младых ногтей».

С Клавдией, бабой Клавой я познакомился, когда впервые ехал на службу в сельский храм, куда меня только что назначили. Мы с ней оказались на соседних сидениях в автобусе и вот разговорились. Я узнал, что баба Клавдия родом с Владимиро-Суздальских краёв и приокивала она так, не по-крымскому но всё равно родно и близко, по-русски. А потом, под впечатлением этой встречи, я стал думать, что вот ведь – храм-то у нас Покрова Божией Матери, а праздник этот учрежден на Руси во времена благоверного князя Андрея Боголюбского и первый самый красивый наш храм – Покрова на Нерли – образец Владимиро-Суздальского стиля. И когда мы позже задумались о проекте нового храма – я вспомнил обо всём этом и попросил архитектора чтобы эта преемственность, эта связь наша молитвенная, духовная и культурная с Владимиро-Суздальской Русью была как-то отражена в архитектурном решении. Не знаю насколько это получилось, но замысел такой был и возник он во многом благодаря встрече и беседе с бабой Клавой.

На вид она самая распростецкая русская бабушка: суховатая, очень уже преклонного возраста, но подвижная, с добрым лицом и приветливым, ясным взглядом. И вот ещё интересная черта – она очень целеустремленная, не скажу что деятельная, а именно целеустремленная. Не случайно я отделил одно от другого. Потому что можно быть деятельным, но бестолково, суетно, а можно быть целеустремленным и немногими действиями добиваться многого. А баба Клава под этим «многим» именно что и понимает по заповеди Спасителя - «Царство Небесное» и все её силы направлены на церковное, на молитву, на участие в службе. И одна из главных её черт – это какое-то неистребимое и упорное стремление в храм. Честное слово, я просто изумляюсь иногда. Вот уж, кажется, кто бы мог пропустить воскресную службу по немощи, по множеству лет, так нет же – её-то я чаще всего и встречаю идущей в храм в какой-то внутренней собранности и непреклонной решимости дошагать от земли на небо. В любую погоду, в любое время года, в стужу, в мороз, в слякоть, в распутицу, в зимнюю предрассветную темень, в летний зной - она всё идет и идет, опираясь на свою неизменную палочку, в храм, чтобы там помолиться… Забавно, но я сейчас допустил «очепятку» и вместо слова «помолиться», написал «посолиться»… Вот тот случай, когда случайность уж действительно не случайна, потому что достаточно убрать букву «п» и останется именно то, что нужно, потому что баба Клава за тем и стремиться в храм, чтобы, помолившись, осолиться Духом Святым.

Живет она от храма километрах в пяти, в Новопавловке. Иногда, когда мне лень ждать автобуса после службы, я иду пешком до остановки этого села, откуда легче доехать до Симферополя. Так вот у меня, при ходьбе довольно быстрым шагом эта дорога занимает минут сорок. А теперь представьте, сколько нужно времени, чтобы добраться до храма немощной, ветхой старушке… а в зимнюю стужу… и в впотьмах… и в гололед… Ужас! Но она всё идёт и идёт, как нарочный со срочным донесением из штаба фронта… Василий, наш добрый таксист, как-то рассказывал: «Еду я в город ранним утром, зимой, ещё затемно в гололед и лютую стужу и вдруг фары выхватывают из темноты странную картину: на ветру, ухватившись за какой-то куст стоит баба Клава и с деловитой серьезностью неспешно елозит ногами, точно паркет натирает… Оказалось под кустом – заледеневшая горка и баба Клава дойдя до неё, поняла, что никак не может эту преграду преодолеть. Но не сдалась, ухватилась за куст и принялась воевать со льдом, отстаивая своё законное право добраться-таки до храма.

И таких препятствий на пути Бабы Клавы встречается немало, но она ими ничуть не смущается… Просто берет и делает то, в необходимости чего совершенно уверена, а именно идет с молитвою в храм, потому что так нужно… и она знает точно, что Господь ей поможет. И не было такого, чтобы не помог. Вот так всё – просто, не на показ и по-настоящему. Верно. И сколько раз мы зимним, темным и вьюжным утром, когда ехали с Василием из Симферополя на службу – подбирали бабу Клаву когда в начале пути, на остановке, когда на полпути, если не дождавшись автобуса, она отправлялась пешком, а когда и у самого уже храма.

Но раз она заболела и перестала ходить в храм. А для бабы Клавы это означало уже почти что прекращение жизни. С ногами что-то стало совсем плохо, так что мы распереживались все, молились за неё, а однажды отправились к ней на машине. Жила она не в самом доме, а в какой-то пристройке вроде флигеля, где у неё было что-то вроде своей келейки. Простая саманная, беленая хатенка. Мы зашли ненадолго внутрь. Как удивительно там у неё было, светло радостно! Мне подумалось тогда что вот хоть кино можно снимать об «уходящей натуре» простой русской жизни. Помню только, что всё у неё в келейке было чисто, аккуратно и аскетически просто. Круглые плетеные коврики из разноцветных веревочек, иконы старенькие в углу, стол, тахта, буфет… вот и весь интерьер. Баба Клава обрадовалась нам как родным, засуетилась, желая напоить чаем нежданных гостей, но мы не стали её обременять житейскими хлопотами, а просто вывели её во двор, на воздух и стояли так, разговаривали… В какой-то момент зашла речь о её родине и глаза у бабы Клавы засияли, она, воодушевившись, побежала буквально, насколько это было возможно в её положении, в келейку свою и вынесла нам фотографию. Старое, черно-белое фото шестидесятых должно быть годов. Далеко на заднем плане – монастырь. - Свято-Никольский, - как пояснила баба Клава, - перед ним пространное поле спелой пшеницы, а на переднем плане – простые деревенские бабоньки с граблями, вилами и прочим сельскохозяйственным инвентарем. Бабоньки стоят, улыбаются во всю ширь и зубы у них крепкие, улыбки простые, взгляды веселые… и сами они все они такие дородные, сбитые… не худышки, прямо скажем… И вот что я ещё отметил – все они одеты, как одевались должно быть сельские женщины на Руси и сто и триста и пятьсот лет назад, а именно - все в длинных юбках цветастых, в кофточках каких-то с длинными рукавами, в непременных косынках… И я вот смотрю на этих бабонек и понимаю, что вот они и есть те самые нормальные русские женщины, которых всё меньше у нас становится и которых уже днем с огнем не сыскать в наше рафинированное и капризное время. Бабоньки, которые запросто замуж выходят, детишек рожают, по хозяйству успевают, стряпают, стирают, люльки качают, колыбельные поют, сопли вытирают, подзатыльники раздают, коров доят, траву косят, мужей утешают… И живут себе на жизнь не жалуясь и не ища для себя каких-то особенных привилегий и преференций. Уходящая натура… Как впрочем и мужики, которых разве что на карточке этой не было, но которых тоже очень легко себе представить – с серьезными и даже суровыми на вид, степенными лицами, в простых рубахах, в парусиновых штанах, в непременных кепках на голове. Простые люди. Но за этой простотой чувствуется надежность и сила христианской, устоявшейся жизни.

Однажды по пути в храм мы с бабой Клавой разговорились.

- Ермолавевы мы… - рассказывала она. - Семья у нас верующая была… мама главным образом нас воспитывала. Труженица великая была. Честность и трудолюбие – вот её главные качества. Ну и верующая, конечно… Ещё до войны, в колхозе её за трудолюбие, за порядочность и честность депутатом избрали. Ну и нужно было на всякие собрания ходить, коммунистические, а она не ходила, естественно. Стали возмущаться партийцы местные. А председатель колхоза тогдашний – её одноклассник был. Вот он и говорит им: «Слушайте, я Таню с детства знаю… не трогайте вы её. Ничего вы с ней не сделаете… только хуже будет». Так и оставили в покое. Вообще, знаете, батюшка… нам вот как-то повезло. У нас-то село особенное… это как говорят – если храм есть, то - село, а если нет, то - деревня. Вот у нас в Санино храм стоял и стоит, слава Богу, и даже не закрывался никогда, можете себе представить. Даже и в тридцатые годы и в шестидесятые при Хрущеве… Только колокола поснимали… И нас всех в храме крестили и на службы мы ходили сызмальства. А всё потому что народ у нас такой, люди… Верные. Вот как-то сохранили благочестие и молитву в большинстве своем… и храм отстоять сумели. С Божьей помощью, конечно, но именно потому, я думаю, что большинство православными оставались и от веры своей не отступали даже в самое трудное время. А как мы хорошо жили, батюшка, до войны, если б вы знали! Пятеро детей было, бедненько, просто, матрасы соломой набитые, щи, да каша, но хорошо жили, дружно и любовь была настоящая… Сейчас такого мало совсем, каждый только о своём печется, забором спешит отгородиться от всех, чтобы не видеть и не знать никого…

Мама вот помню всё говорила, в храм лучше пешком ходить, даже если далеко, потрудиться надо, не искать специально транспорт попутный.. И мы ходили…Причем не гурьбой, а по одиночке, то есть чтобы не болтать попусту. Так мама приучила… Но это когда подросли, а маленькими, помню, отец лошадку запрягал и на санях нас возил в храм на службу. Папа у нас тоже верующий был…

Тут я сделаю маленькое отступление. Отца Клавдии звали Евграфом… Простое русское имя. Но я запомнил его только с третьего раза и снова подумал: дожились, русские имена у нас уже в диковинку стали. Всё больше Саши да Сережи. Что ж, тоже имена хорошие, только остальные-то чем провинились? Совершенно непонятно. Вот и уходят, исчезают потихоньку с лица земли Русской Евгравы, Пафнутии, Савелии, Панкраты и Трифоны… Но дам опять слово бабе Клаве.

- Папа, - продолжала она, - в сорок пять лет заболел тяжело ревматизмом, поболел, да и помер… А перед смертью, когда лежал уже, всё просил чтобы мама ему Псалтирь читала. Очень любил слушать. Мама пойдет там, сенца коровкам подсыпать, а папа: «Ну что же она так долго ходит?!» То есть прервала чтение. Понимаете он с интересом слушал как книжку какую художественную, с пониманием, разумно… Вот так… Да и потом, когда уже папа помер, мама Псалтирь читала постоянно и нас приучала молиться, чтобы стояли смирно, не баловались… Да, окно, вот помню, одеялом занавешивали, чтобы с улицы не видно было. Всё-таки как не крути времена-то были безбожные, и соглядатаев хватало…

- А сейчас как, - вторгаюсь я в рассказ бабы Клавы, - живет село, или поразъехались все, поумирали?.. И как-то уже внутренне ожидаю горькое подтверждение, что да, мол… позаброшено село… Но слышу неожиданное: «Нет, батюшка, живет село, даже больше дворов стало, а знаете за счет чего? С Москвы вот едут… устали-то люди уже от сутолоки городской, вот и едут поближе к земле, к природе… Санино-то от Москвы недалече стоит… километрах в двухстах всего…

Ну о жизни чего сказать… - продолжает баба Клава, - я когда подросла - на торфяные разработки пошла работать. У нас там места равнинные, но красивые и леса есть… с торфяниками. Вот там и работали, а потом война… Так что я всем говорю что три жизни прожила… Первая, самая счастливая – это довоенная, потом война, ну и после войны, вот живу до сих пор. Вышла замуж за военного, переехали в Крым. Муж в невысоком чине был – сержант, но верующий… Может потому и карьеру не сделал, что в коммунисты не пошел. Ну да мы и не сильно страдали от этого, жили себе скромно, но ладно. Хоть не часто, но муж в храм ходил. И исповедовался, причащался… А когда храм Свято-Троицкий в Симферополе ремонтировали, он даже работал там.

А на родине сестра осталась… вот в нашем доме так и живет, деревянный дом, до сих пор стоит . Хороший дом, крепкий… давно я там уже не была… Скучаю ли?.. Да знаете, странно сказать – не очень. Привыкла уже, у меня ведь тут всё… То есть на кладбище большей частью И муж Алексей, сыночек Валерий и дочь Людмила… (Я не спрашиваю от чего дети так рано умерли, не хочу бередить раны) баба Клава молчит, вспоминая своё, давнее… Видно что родные это для неё могилы, с ними уже родина связана… А я думаю: вот и суздальская жизнь перетекла в нашу землю Крымскую, и стала эта земля родной для Суздальцев, а где-нибудь в тех краях и наши, Крымские обитают наверняка и тоже уже не хотят возвращаться… и косточками лягут в землю, и дай Бог, чтобы освятили её… В этом-то и есть простое наше предназначение, земное. Пожить по-божески и землю доброй жизнью своей украсить. И так – по всем необъятным просторам нашей великой Родины: в Игарке – волынские, в Чернигове – псковские – в Москве – краснодарские, в Крыму – суздальские… Кто трудами, а кто костями уже. А души – уж все пред Богом. Так перемешивается, творится русская земля, созидается русский мир, особый состав, неразделимый, осоленный Духом единым. Вот только бы нам самим не забывать об этом, не лишать себя этого святого единства своей беспечностью и неверностью…

Тем более что враг не дремлет. Вот и у Бабы Клавы сын последний, с которым она живет, далек от церкви, а внук и вовсе оторвался от корней, мается в своей неприкаянности. В тридцать восемь лет ни жены, ни детей, выпивает, на бабушку покрикивает… Не знаю, каковы были дети умершие, но судя по тому, что баба Клава так привязана к ним, судя по тому, что могилки их сделали для неё родной и нашу, крымскую землю – хорошие были дети… Да и об оставшемся сыне и о внуке, хоть и признаем как есть положение их – не станем делать выводы преждевременные. Всё переменчиво в этом мире и для нас «мнящих себя стоящими» путь это будет поводом для особого трезвения, а для тех, кто не поднялся ещё – пусть это будет источником чаяния и надежды. Всё ещё может измениться, пока мы живы. Только бы к лучшему, только бы не пренебрегать нам сокровищем веры, быть внимательными к бесценному опыту живой и действительно русской жизни.

Однажды баба Клава буднично, мимоходом объявила мне после исповеди: «Батюшка, вы-то благословите меня… у меня-то ведь это… девяносто годочков сегодня стукнуло…» Я обнял её, поздравил сердечно, но и удивился, признаться. Вот уж никак не мог подумать. Как то всё казалось: ну старушечка, да, но бойкая такая, подвижная… просто не думалось о её годах… и то, что ей девяносто уже – просто в голову не приходило. Теперь я её всегда привожу в пример нашим крещеным молодым ленивцам, которые, почесываясь, оправдываются тем, что, мол, трудновастенько это – на службу ходить и в храме стоять… каждую-то неделю. Вот я им и привожу в пример бабу Клаву, которая в храм спешит с настойчивостью первостепенной «аки елень на источник вод».

И дай нам Бог поучиться этой простой и бесхитростной мудрости; не книжной, а опытной, неразрывно связанной с верностью Богу, с повседневным усердием в исполнении Его святых заповедей, с крепким намерением всю свою жизнь связать с Ним навечно.

В этом и есть основание русской жизни, а другого не было никогда, нет и не будет.

- - -

- У Алексея, мужа моего, рассказывает баба Клава, - интересная судьба. Он сам родом отсюда, из Крыма, с поселка Сяблы, Партизанское сейчас. Ну вот он в войну подростком здесь жил при оккупации. И вот стоял он с девушкой знакомой на улице возле дома, а румынский солдат… уж не знаю, что ему там не понравилось, стал в него стрелять. Хорошо он успел через забор перемахнуть… знаете такие старые заборы были, сложены грубо из бутового камня. Ну вот, перемахнул и убежал, и девушка вроде тоже жива осталась. Но ночью он решил к партизанам уйти. А как уйти… Немцы-то всех уже переписали к тому времени, хватятся – где такой-то, ага, нет его, значит к партизанам ушёл. Ну и расстреляют всю семью, как пособников партизан. Ну, посоветовались он и решили все вместе уйти. И ушли. Даже корову с собой забрали… Алексей потом с партизанами на задания ходил, мосты подрывали, всякие хозяйственные объекты. И продержались до самого освобождения Крыма. А когда в сорок четвертом Крым освободили – Алексей в действующую армию ушел. Ну и в сорок пятом уже году оказался в наших краях суздальских. Мы с ним там и познакомились. У нас ведь оккупации не было. Немцы до наших краёв не дошли, но нас всех – молодежь мобилизовали сначала на строительство дорог для Красной армии, а потом я устроилась на предприятие, по торфоразработкам, там и работала, там мы с Алексеем и встретились. А потом, уже когда мы поженились, его в Крым перевели как кадрового военного, вот в районе нынешней Луговской больницы была часть, туда его и определили. Потом он меня вызвал, вот так мы и стали в Крыму жить… А потом ещё и сестра моя познакомилась с парнем – другом Алексея и тоже собралась замуж выходить, приехала сюда. Но без венчания выходить замуж не соглашалась. Вот так-то уж у нас заведено было. А парень этот начальника какого-то возил, ну и боялся, говорил: меня с работы уволят. Тогда муж мой поехал в Симферополь, в храм Всесвятский и договорился с отцом Виталием, чтобы он сестру мою обвенчал ночью. Вот такие времена были, батюшка. Так что они ночью обвенчались, и всю жизнь здесь прожили, сейчас уже, правда, померли все…

Баба Клава особенно любит вспоминать про времена своего довоенного детства, добавляя обычно: «Как же хорошо мы жили тогда»! Скудно, но как-то всего хватало. Сейчас в магазин зайду и ничего не понимаю, чего покупать - глаза разбегаются. А тогда: щи да каша, вот и вся еда наша, но как-то не голодали. Семья была многодетной и хотя отец был неграмотный, но веру блюли и жили дружно. Рассказывает баба Клава, что если не все, то кто-нибудь «от семьи» обязательно ходил в храм в воскресный день. И вот, возвращался домой, торжественно неся перед собой просфору. Входил в дом и говорил: «Бог милости прислал», ему отвечали «С милостью принимаем» и резали, делили на всех домашних эту просфору, а потом уж садились за стол.

Храм, где служил отец Евгений Неаполитанский никогда не закрывался. Этот же священник и крестил бабу Клаву, а когда его арестовали и расстреляли потом – вместе с ним арестовали и дедушку бабы Клавы за то, что ругал советскую власть и колхозы. Мама бабы Клавы была крепко верующей, и даже до войны и после – читала по усопшим псалтирь. И дома молились всей семьей, только уже окна занавешивали одеялом, потому что и в деревнях уже были соглядатаи и «ревнители» советской законности.

Деревня наша родная – Озерки, а в храм ходили в Санино. Там сейчас монастырь женский Свято-Никольский. Земля у нас – сплошной песок, - вспоминает баба Клава, чисто даже после дождика, так что в храм летом ходили босяком, а обувь несли с собой. Дорога́-то обувь была, вот и берегли, а обувались уже перед храмом и в храм входили в обуви. Зимой носили валенки. Хорошие, - говорит, - у нас валенки делали в округе. Ходили по деревням такие – шерстобиты их назвали, и делали на заказ.

Правнук пригласил Бабу Клаву на свою свадьбу. Баба Клава распереживалась: да как это я, старая, поеду в город… на свадьбу… да кому я там нужна… да что я надену… Это последнее меня особенно повеселило. Насколько женщины остаются женщинами, несмотря на возраст и время и прочее…

Она до последнего сомневалась и хотела отказаться от этой поездки, но и обидеть боялась, так что несколько раз спрашивала у меня совета: ехать ей или нет. Я убеждал, что ехать надо обязательно, тем более что сами зовут. Но не засиживаться, может быть, слишком, чтобы не смущать гостей, а побыть немного, благословить молодых, да и уйти тихонько, когда самое веселье начнется…

Баба Клава со мной согласилась и теперь уже переживала о том, какую икону подарить правнуку, то есть благословить молодых, потому что в этом благословении она и видела единственный смысл своего участия в свадьбе. И вот она у меня всё спрашивала, несколько раз, какую бы ей икону подарить – и чувствовалась в этом какая-то нерешительность и тревога, связанная с тем, от чего баба Клава отвыкла давно, а, вернее, и не привыкала никогда – от вынужденно близкому и тесному общению с городскими людьми. Словом, мы поехали с Васильевичем в Бахчисарай и купили для бабы Клавы две красивые иконы: Спасителя и Божией Матери. И баба Клава действительно посетила в назначенный день свадьбу и благословила правнука и его молодую жену этими иконами. А по возвращении, в один из дней мы с ней по дороге в храм немного поговорили о прошедшей свадьбе.

- Ну как, баба Клава, свадьба прошла?

- Дак я ведь и не поняла ничего. Какие-то люди, собрались в ресторане, за столом. Ктой-то там всё говорил чего-то… Да ну… Старая я уже. Иконами благословила, правда, и то хорошо…

- Они же не венчаны ещё?

- Да нет, куда там…

- А в ваше время… до войны, на Владимирщине как женились, Вы помните?

- Конечно помню, как же не помнить… Сначала приезжали сваты, договаривались… Потом, вот, за несколько дней, когда уже назначено было венчание, приезжали снова в дом невесты и забирали вещи её. Ну да, вроде как уже всё – обратно дороги нет. То есть перевозили вещи в дом будущего мужа. А в последний день, или вечор, что ли, собирались подружки в доме, ну и расплетали косу ей и начинали песни петь… печальные такие… вот это я помню…

- Ну да, теперь уже песен таких не поют, наверное.

- Да ну, где там… - машет рукой баба Клава. – Ну а в сам день венчания – всё торжественно было, конечно, и мы детворой ещё бегали постоянно на эти венчания… Храм-то у нас не закрывался никогда и без венчания не женились, так что я на этих венчаниях перебывала столько раз, что и не счесть…

Вот потому и говорю, что вот это всё современное, городское непонятно мне… даже не то, что я осуждаю там или что, а просто не понимаю… Да и что ж уже понимать, старая я… Это уж правнук позвал, так я не хотела его расстраивать. А так и не поехала бы…

Баба Клава наша дорогая, о́кающая до сих пор, хоть и покинула суздальский край лет семьдесят назад - не перестаёт радовать своими рассказами.
- Давненько... - рассказывает она, - лет уже не помню сколько назад, кажись на Николу вешнего прогноз был, что заморозки, мол, на почве... а у всех уже картошка кустится. Что делать? Ну, была у меня иконочка такая - Неопалимая купина, небольшая. Вот я с вечера взяла её, да и обошла огород с молитовкой. Ну а утром рано на службу собралась, выхожу из дому, а там - беда! всё бело от инея. Ага... Ну что, поехала в храм, возвращаюсь и что же: у соседей и справа и слева - ботва полегла, обвисла, ну побило то-бишь морозом, а у меня всё целое. Так я Колю - сына своего, молчуна упрямого, позвала и говорю: "Ты, вот, Коленька, говоришь что в Бога не веруешь, а ты сам погляди глазками своими, как сила Божия в немощи совершается". 

Ну, что... промолчал как всегда. Дальше пошел думать. А чего там думать-мерковать... так и жизнь пройдёт. Верить надо!

2019
- - -

Баба Клава умерла в ночь на воскресенье 14 ноября 2021 года.

За неделю до этого она заболела и через сына Николая попросила меня ее поисповедовать и причастить. Сын сам болел пару недель, похоже было на ковид, но точно не известно. Температура высокая, кашель, но скорую не вызывали и ПЦР тест не делали. Баба Клава все это время ходила в храм, рассказывала о болезни сына, о том, что он старается держаться от нее подальше… И в самом деле – сын поправился, но вот, через несколько дней заболела баба Клава.

Я взял Святые Дары, приехал к ней, в ее лачужку. Ворота уже были открыты, Николай ждал. Захожу в коморку и первое что вижу – баба Клава (встречая Святые Дары) кладет земной поклон. Я и ахнуть не успел. Конечно, помог ей подняться, но в общем мне показалось что состояние ее не такое уж и тяжелое. Единственное, что выдавало болезнь – воспаленный румянец. Но держалась баба Клава бодро и это меня обнадежило. Но вот сама она не менее бодренько и уверенно, но тем не менее повторяла:

- Я, батюшка, уже всё… пора мне… пойду, наверное…

Я ее, конечно, отговаривал как мог: мол, погодите еще, баба Клава… иное суд Божий, а иное – человеческий, но она уверенно и вот именно что бодро и твердо, без всякой сентиментальности или саможаления, как нечто решенное, всё повторяла: Всё, мне пора…

Я почитал молитвы, поисповедовал ее, помазал масличком освященным, ну и причастил, слава Богу. Всё это время я уговаривал бабу Клаву не стоять. Она, в самом деле – когда я говорил, присаживалась «за послушание», но потом как будто ее так и тянуло вверх – вставала и почти всю службу простояла так, хоть и держась за спинку стула.

После причастия, довольная уже, что «всё совершилось» полезла сама в шкафчик и достала (видимо давно заготовленный) – узелок. То есть в прямом смысле оклунок такой объемный, с завязанными уголками, с одеждой и всеми погребальными принадлежностями. Попросила, чтобы я его освятил, окропил свяченой водицей. Что я и исполнил, конечно. Тут как раз пришел врач, стал расспрашивать что и как, и я уже решил не мешать их разговору, только позвал сына Николая и в его присутствии попросил бабу Клаву слушаться и кушать (а то она всё отказывалась) и принимать таблетки и лекарства, какие пропишет врач.

Простились мы с ней тепло и просто. Как-то она мне бодренькой показалась, несмотря на болезнь и я сам приободрился…

А через несколько дней я узнал, что бабу Клаву всё-таки свезли в больницу, но состояние ее не тяжелое, а просто решили, что в больнице будет за ней лучший уход и, по крайней мере, не так легко ей будет «увиливать» от еды и лекарств. (К слову, ковид у нее так и не обнаружили). Надеялись все «на лучшее», конечно, но вот – Господь призвал… Так что и получилось самое лучшее, как это ни странно звучит.

Что тут еще сказать… И грустно, конечно, но и радостно, потому что баба Клава наша, Божий наш человечек, завершила свой земной путь достойно и пошла себе к Богу!

А мы все будем молиться за нее и надеемся, что Господь простит ее грехи и прегрешения, которые у нее были, конечно, как у всякого человека, и дарует ей радость пребывание с Богом в вечности. А она этим только и жила на земле и к этому одному стремилась.

Царствие ей небесное!

Священник Димитрий Шишкин