Родословная

...и будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется.

(Мф. 10, 22)

На древнем фундаменте греческой церкви в 1837 году был воздвигнут храм в честь великого святителя Иоанна Златоуста. Царственно возвышаясь над Ялтой, окруженный угрюмыми кипарисами, он до сих пор венчает собой Поликуровский холм, отражая на золотом куполе первые лучи восходящего солнца. В этом храме в течение многих лет служил замечательный священник — Димитрий Киранов. Он происходил из древнего болгарского рода, основателем которого был священник Протасий. Бесценные сведения о роде Кирановых и жестоких гонениях на православных священнослужителей оставил протоиерей Стефан Киранов в своих воспоминаниях «Рассказ бессарабского священника о страданиях под турецким игом православных болгар, бежавших из Турции в Россию в 1830 году и поселившихся в Бессарабии»¹.

«В 1830 году, чтобы избавиться от магометанских гонений и угнетений, часть болгар бежала (и эти болгары известны под именем бежинар) из Турции в Россию и поселилась в южной части Бессарабии. Жестоко мучительно, совершенно бесчеловечно угнетение христиан в Турции, — невыносимо было иго турецкое.

Священник Стефан Михайлович Киранов, автор воспоминаний «Рассказ бессарабского священника о страданиях под турецким игом православных болгар...»

Полагая, что, ввиду нынешних страданий наших братьев в Турции, отношение турецкой власти и частных лиц из турок к православному народу, и в особенности к священникам, жившим в Турции до переселения в Россию, может иметь некоторую долю интереса для каждого сострадательного читателя, я, насколько мне позволят силы и источники, постараюсь все, что можно, сказать об этих варварских отношениях.

Устные рассказы деда моего, священника Стефана Киранова, скончавшегося в апреле месяце 1852 года, и разные заметки, оставшиеся после смерти предков, свидетельствуют, что дед моего деда, то есть мой прадед, священник Протасий жил в Турции в селе Имоклары Адрианопольского уезда около ста пятидесяти лет и скончался в 1773 году. Как он провел свою жизнь — неизвестно; из заметок видно, что последнее время своей жизни он пользовался уважением у турок, ибо многие приходили к нему расспрашивать его о том, что он помнит из жизни народной, считая его очевидцем многих событий и пользуясь его рассказами как материалом для составления истории. Однажды на подобный вопрос проезжавшего турецкого паши старик Протасий ответил: "Помню, что при постройке Нишской крепости я был 18-ти лет и участвовал в числе командированных рабочих". Продолжая разговор со своим собеседником, он сказал: "Сколько бедствий перенес я от ваших турок до настоящего времени, перечислить не могу; а теперь их не боюсь, потому что уже 28 лет сижу на этой постели, не имею сил подняться и выйти из дому, а потому денно и нощно ожидаю и желаю смерти, которая бы перенесла мой сокрушенный дух из мира тленного в нетленный". Тогда паша сделал какие-то заметки с рассказа Протасия и, сосчитав, сколько лет старику, сказал: "Благослови меня дожить до твоих лет, тебе теперь 148 лет". Получив благословение и поцеловав руку старику, паша уехал. После этого свидания старик Протасий прожил еще два года. Зная из опыта, что православные священники терпят гонения и притеснения от турок, Протасий перед смертью завещал своим сыновьям не уходить от священства, если будут призываемы к рукоположению, говоря: "Вы откажетесь от священнического сана, другие откажутся, кто же будет поддерживать и укреплять православную нашу веру среди магометанства?"^*.

Сын Протасия, прадед мой, священник Кирилл Протасиев Киранов, родился 18 января 1736 года. Исполняя завещание своего родителя, он согласился принять сан священника 9 марта 1759 года. Ему было поручено 16 приходов. Священствуя среди болгар, стоящих под игом турецкого правительства, Кирилл претерпел много бедствий и страданий не только от турок, но и от своих болгар. Однажды Кирилл был схвачен турками и отведен в лес, где его подвергли пытке и разным истязаниям; при этом, требуя от него денег, они переломили ему руку. После такого истязания священника оставили, не предполагая, что их узник может спастись бегством. Между тем Кирилл, воспользовавшись этим случаем для спасения своей жизни, ушел^**.

Священник Михаил Стефанович Киранов с матушкой

Священники обязаны были отводить в собственном доме квартиры для проезжающего турецкого начальства со свитою и кормить их бесплатно, да еще после обеда или ужина должны были платить всем гостям за труд зубов. Когда же гости-турки выезжали, священник должен был пешком провожать своих верховых посетителей до следующего села, несмотря на то что иногда бывали бури, проливные дожди, метели и прочее. Унижение священника-проводника усиливалось тем, что его заставляли нести на спине колесо от воза и идти впереди. Вследствие таких истязаний, творимых над священниками, болгары избегали грамотности, не позволяли своим детям посещать школу, чтобы не быть священниками, которые очень редко избегали смерти насильственной и почти все терпели истязания, отсечения частей тела и, наконец, достигали мученической кончины. С отсутствием грамотности между христианами число священников было чрезвычайно ограниченно; по письменному свидетельству, оставшемуся от моих предков, в 20-ти, даже в 30 селениях едва можно было иметь одного священника, да и тот должен был ходить в турецком костюме, с бритою головою во избежание преследований от турок.

В 1800 году, по рассказам дедушки моего, священника Стефана Киранова, имокларские болгары, приготовляясь перед рождественскими праздниками убить кабана, по неосторожности упустили его, и кабан пробежал через двор одного турка; за это хозяин кабана был повешен, все село Имоклары было подвержено огромному денежному штрафу. Турки всегда старались преследовать людей зажиточных и влиятельных, а потому всегда изыскивали причины и даже выдумывали их, чтобы достигнуть своей цели. Они в ночное время снимали с крыши христианского молитвенного дома по нескольку старых черепиц и заменяли их новыми, а с наступлением дня обвиняли, кого им угодно было, в противлении правительственному распоряжению, по которому христиане не имели права обновлять свои церкви. Таким образом, турки по своему желанию убивали самых лучших из христиан, отличавшихся и религиозным направлением, и христианскими добродетелями, и материальным состоянием, которое они обращали в свою собственность. Если же болгары обращались с жалобой к высшему турецкому начальству, то всегда оставались виновными. С 1780 по 1806 год турки ходили целыми полками по селам, грабили и убивали православных среди бела дня. Полки эти имели названия "каржалии" (всё уничтожающие, то есть предающие мечу и огню).

Священник Димитрий Михайлович Киранов. 1896 г.

Села и деревни турки предавали огню, мужеского пола людей подвергали истязаниям и, по отобрании у них всего имущества, лишали жизни, а женщин и девиц уводили с собою, лишали невинности и поселяли в гаремах. В 1803 году, января 10 дня, те же турецкие каржалии напали на жителей села Бара-Сред, которые, спасаясь от турок, заперлись в башню, устроенную среди села для защиты от внезапных нападений турок. Число спасавшихся в этом здании было более 1000 душ обоего пола. Турки не могли ворваться в башню и подожгли ее; таким образом, все там находившиеся сделались жертвою пламени, за исключением 30 душ, которые бросились вниз через окно четвертого этажа башни на поддерживаемый турками ковер. Турки ловили бросавшихся с башни и некоторым отрезали уши, другим нос, некоторым выкалывали по одному глазу, беременных женщин пороли и вынимали из них младенцев и забивали их на кол — всё это сопровождалось отнятием имущества у убиваемых. Одна женщина, по имени Кондила, бросилась на поддерживаемый турками ковер с четвертого этажа башни и, несмотря на свое беременное состояние, успела спастись бегством от рук убийц. Она недавно умерла в селении Исерли, а сын ее Стефан Георгиев, которого она тогда носила во чреве, и теперь находится в живых.

Сын священника Кирилла, дед мой, священник села Имоклары Адрианопольского уезда Стефан Кириллович Киранов, родился в 1772 году; рукоположен был священником в 1805 году, июня 11 дня, а умер в селении Главан Аккерманского уезда 1 апреля 1852 года. Он всю почти жизнь свою до прибытия в Россию в 1830 году провел на лошади, спасаясь от турок. Турки нарочно искали его и, схватив его однажды вне села, водили его с собой три месяца по лесам, наносили ему побои, обобрали его донага и, наконец, готовили его к смертной казни; но перст Божий спас невинного — он успел уйти от них.

Дед мой, священник Стефан, получив однажды от турецкого сборщика податей 200 палок по пяткам, на всю жизнь остался калекой.

Священник Стефан Киранов (в центре) с детьми Василием, Стефанидой, Мариной и Димитрием и его брат священник Димитрий с шестилетним сыном Михаилом, г. Кишинев

Другой мой дед, о. Митрофан Киранов, сильно пострадал от турецкого местного начальника за изобличение четырехбрачного вдовца с пятибрачною вдовою в 1819 году. Турецкий властелин вызвал к себе священника Митрофана Киранова и спросил его, почему он не соглашается обвенчать просителей. Митрофан ответил турку, что по правилам Православной Церкви нельзя венчать их; турок приказал своим служителям бить священника сучковатыми палками до тех пор, пока, говорил турок, правила Церкви разрешат ему повенчать. Таким образом, священник Митрофан получил более 400 ударов и, будучи не в состоянии терпеть более, лежа отпел им вместо венчания погребение вкратце и тем освободился от дальнейших мучений. Адрианопольский митрополит Дорофей, узнав об этом, прибыл к о. Митрофану и, успокаивая его, говорил ему, что лучше было бы вовсе ничего не петь, потому что они сочли погребение за венчание, и турок имеет повод еще более издеваться над верою и законом православным. На это о. Митрофан отвечал своему архипастырю, что пытки турок были невыносимы и не иначе можно было освободиться от насильственной смерти, как только таким образом. Впрочем, о. Митрофан недолго жил после этих побоев, от которых здоровье его пришло в совершенное расстройство, а скоро отошел в Вечность.

Тесть мой, священник Стефан Груев, прибывший из Турции в Россию вместе со своими прихожанами в 1830 году, был священником в селе Чемлекое Аккерманского уезда. Из устных рассказов его я узнал, что он родился в 1791 году, декабря 5 дня, и жил до переселения в Россию в Турции в селе Коюмжи. Когда поселяне лишились своего прежнего священника и донесли Адрианопольскому владыке Герасиму о том, что Груев понимает грамоту, владыка приказал немедленно явиться к нему для принятия священнического сана. Зная участь священников, Груев долгое время не соглашался принять священство и уходил от розыска архиерейских нарочных, которые искали его, чтобы силою представить в город владыке для известной цели. Наконец, по распоряжению архиерея, жители того села постарались поймать Груева и представили его в город, где он был рукоположен во священника и получил в свое ведение 16 приходов. В этих 16 селах число лиц мужеского только пола простиралось до семи тысяч. Отсюда всякий читающий может судить, какое там могло быть священствование. Он умер 28 марта 1871 года в селе Чемлекое. Бедствие и угнетение, какие он терпел от турок, так многочисленны и многообразны, что я не берусь их описывать.

Протоиерей Михаил Стефанович Киранов с матушкой. Фото 1906 г.

Одного из ближайших моих родственников по матери, священника Василия Четина, турки разными ласками и обещаниями почестей и наград хотели склонить к принятию магометанской веры. Когда священник Четин не согласился на предложение турок, они стали стрелять в него; в день святого великомученика Георгия, 23 апреля, турки выстрелили в него в то время, когда о. Четин рассказывал своим прихожанам на турецком языке житие святого Георгия. Это случилось среди села на церковной площади, публично, пред всем народом. Выстрел не причинил ему никакого вреда, ибо заступление молитвы святого великомученика спасло его от смерти — пуля пролетела мимо. Отец Василий всю свою жизнь провел в страданиях от турок. В 1830 году вместе с другими переселенцами прибыл в Россию и скончался в селе Долукой 26 марта 1843 года.

Другого моего родственника, священника Петра Николаева, турки, обобрав до ниточки и учинив разные беды домашним, подвергли разным пыткам, из коих я укажу только на последнюю: ему вбили деревянные гвозди во все ручные пальцы под ногти, нанесли ему сильный удар в голову <...>, и хотя он тогда же не расстался с жизнью, однако навсегда остался бесчувственным и лишился здравого рассудка. Это было в 1827 году, 18 января, а в 1830 году он прибыл в Россию и скончался в селении Селиогло Аккерманского уезда.

Священник Михаил Киранов

Отец мой, священник Михаил Киранов, ныне в живых находящийся, почти столько же имел в своем ведении приходов и прихожан, сколько и мой тесть. Бедствия, которые он претерпел от турок, многочисленны и разнообразны^***. Я постараюсь описать только некоторые из них. Ежеминутно жизнь его была в опасности, но он всегда, при помощи Божией, спасался бегством на лошади. Однажды более 200 вооруженных верховых турок пустились в погоню за моим отцом, который до известного места уходил от них также на лошади; потом, когда опасность стала приближаться, он оставил лошадь и сам спустился в глубочайший ров и скрылся в развалинах. Таким образом, он спасся на этот раз от преследования турок. Вообще со дня рукоположения своего во священство, с 9 декабря 1826 года по 23 апреля 1830 года, — день выбытия из Турции болгар-переселенцев в Россию, он редко являлся в свой дом^****. Большую часть своей жизни в Турции он провел на лошади в лесах, в долинах и ущельях, только по ночам приезжал домой на короткое время и потом опять удалялся в потаенные места. Всегда при себе имел Святые Дары для напутствования в крайней опасности себя и тех больных, о которых ему давали знать. Отправившись однажды в село Дранов Адрианопольского уезда, место рождения моей матери Анны Петровны, для напутствования опасно больных, отец мой по прибытии туда просил своего тестя Петра Меринова сопровождать его к больным. В это самое время турки напали на них и тут же, пред глазами моего отца, изрубили на куски его тестя. Отец же мой какими-то судьбами успел спастись от убийц. Кости изрубленного были собраны и преданы земле его меньшим сыном Стефаном в ночное время, на двадцатый день после его убиения. Это было 8 августа 1820 года. Ненависть турок к православным тогда так была велика, что они как бешеные нападали на беззащитных крестьян и убивали их как мух. Жертвою такой свирепой ненависти турок к христианам, кроме моего дедушки, сделались в тот же самый день еще 153 человека. Причина такого зверского отношения турок к христианам заключалась, вероятно, в том, что главнокомандующий русской армии Дибич-Забалканский овладел городом Адрианополем, и турки, взбешенные неудачей, мстили беззащитным христианам, которые бегством спасали свою жизнь, оставляя все свое имущество на разграбление. Во время всеобщего, но разрозненного бегства мать моя разрешилась от бремени рождением брата Петра (уже умершего) в лесу, в безводном месте. Отстав от своих спутниц и имея при себе только одного меня, она должна была идти сама и меня, пятилетнего, за руку водить, и новорожденного в переднике нести, и от преследования турок спасаться. Могу сказать, что изложенные мною бедствия, постигшие моих предков, родственников и родителей, живших в Турции в селах Имоклары и Дранове, суть не что иное, как капля в море в сравнении со всеми несчастьями и страданиями православных христиан в Турции.

Бедствия и страдания, постигавшие в то время болгар Турции по другим селениям, были не менее жестоки и бесчеловечны; турки доходили до такого зверства, что без разбора мужей убивали, беременных женщин пороли и вынимали оттуда детей, которых сажали на кол. Девиц уводили с собой, бесчеловечно оскверняли их, потом или отпускали, или убивали, устилая ими себе дорогу в знак будущего порабощения православного потомства. В особенности же турки издевались над православными священниками посредством разных пыток, принуждали их лишать своих дочерей невинности, заставляли как священников, так и всех православных делать такие беззакония, излагать которые стыда ради я не берусь.

Описанные мною случаи угнетения священников и вообще всех болгар в Турции до переселения их в Россию могут быть подтверждены, кроме моих родителей, еще некоторыми старожилами, которые были очевидцами этих безнравственных и бесчеловечных сцен. Вот что побудило моих предков, родственников, родителей и вообще многих болгар переселиться из Турции в Россию в 1830 году.

Василий Стефанович Киранов со своими однокашниками. 1873 г. Публикуется впервые

Помня свои страдания, мы понимаем нынешние страдания наших братьев, жителей Герцеговины и Боснии, глубоко сочувствуем им и взываем ко всем православным христианам о помощи всем несчастным страдальцам».

Опыт страдания балканских христиан еще раз напоминает нам, что, несомненно, важнее то, как люди принимают свою судьбу, нежели какова она на самом деле. Как правило, малые страдания выводят нас из себя, в то время как великие возвращают к себе, а в идеале — к Богу.

Усадьба священника Василия Стефановича Киранова в селе Девлет-Агач Аккерманского уезда (Бессарабия). Хозяйственные постройки. Фото начала XX в. Публикуется впервые

Старший сын священника Михаила Киранова Стефан, автор этих воспоминаний, впоследствии окончил Кишиневскую семинарию. Женившись на дочери священника Стефана Груева, принял священный сан и служил в бессарабском селе Чемлекой. В 1879 году вместе со своим 74-летним отцом протоиерей Стефан совершил паломничество на Афон; посетил Зографский, Хилендарский и Иверский монастыри. Возвращаясь в Бессарабию, он провел зиму у своих близких в Ординском Главане при «своем корне». Отец Стефан был убит в 1888 году в Румынии, в Чемлекое. Обстоятельства смерти остались неизвестны. Согласно одной из версий, его убили местные турки по религиозным мотивам. Тело его было перевезено из Чемлекоя в Девлет-Агач и погребено в ограде Успенской церкви. Он оставил о себе память как о незаурядном и справедливом человеке не только среди своих близких, но и во всей Кишиневской епархии. Один из внуков вспоминал о его необыкновенной доброте. Однажды отец Стефан приехал навестить своего сына Василия в Девлет-Агач на собственной бричке, запряженной двумя лошадьми. Они настолько понравились внукам, что один из них упал на колени и воскликнул: «Дорогой дедушка, подари мне этих лошадок!» Отец Стефан с недоумением обратился к окружающим и стал выяснять, не они ли его подговорили. Убедившись, что никому из взрослых такое и в голову не могло прийти, сказал: «Хорошо, берите их себе» и уехал на чужих лошадях.

Его младший брат Василий, священствовавший в селе Девлет-Агач, был повешен турками в 1917 году.

Сын священника Стефана, протоиерей Михаил, с 1863 года служил в Бердянском уезде в болгарском селе Мануиловка. В их браке с Евфросинией Георгиевной Стоичевой в марте 1879 года родился старший сын Димитрий. У него было два брата — Виктор и Владимир и сестра Олимпиада.

Девлет-Агач. У священника Василия Стефановича Киранова. Фото 1910 г. Публикуется впервые

Мануиловка располагалась недалеко от Азовского моря, в 40 верстах от Бердянска. Второе наименование села — Корсак — происходило от пологого холма, возвышавшегося на окраине села и называвшегося «Корса-могила». На вершине этого холма лежало несколько огромных замшелых гранитных глыб, возможно, от распавшегося древнего дольмена.

Село лежало в неглубокой долине, скрываясь среди окружавших ее возвышенностей. В центре его была непомерно большая квадратная площадь, поросшая невысокой травой, с белой церковью посередине, за узорчатой кирпичной оградой. По ее краям стояли сельские дома из местного дикого камня, вдоль которых на земляных тротуарах росла белая акация. Площадь пересекали извилистые тропки в разных направлениях, одна из них от церкви вела прямо к углу площади, где стоял под красной черепичной крышей старый одноэтажный дом, окруженный небольшими хозяйственными постройками и фруктовым садом. Именно там будущий священномученик провел детские годы, наполненные первыми впечатлениями жизни.

Димитрий Киранов. Публикуется впервые

Для получения религиозного образования отец Михаил Киранов отправил сына в Симферополь. По окончании Таврической духовной семинарии Димитрий Михайлович с 1900 года начал учительствовать в церковноприходских школах в селах Николаевка, Диаконовка и других. Ближайшим летом Киранов совершил путешествие в Петербург и Москву. Северная столица со своими величественными зданиями, музеями, многочисленными памятниками оставила неизгладимое впечатление на всю его жизнь.

В селе Николаевка Димитрий Михайлович познакомился со своей будущей женой Анной Львовной, которая там учительствовала. Свадьба состоялась в Бердянске — на родине будущей супруги. Перед выездом невесты в церковь бабушка Феодора Ивановна устроила истерическую сцену «прощания» с дочерью. Свадьба была многолюдной и веселой. Шаферами были младший брат Димитрия Владимир и его товарищ Волканов. Родители Димитрия Михайловича по неизвестной причине не присутствовали.

Димитрий Киранов. Публикуется впервые

В 1904 году, 4 ноября, Димитрий Киранов был рукоположен во диакона, а 14 ноября — во иерея к Иоанно-Богословской церкви села Ивановка Мелитопольского уезда.

В 1909 году на основании своего ходатайства Киранов был переведен настоятелем в Вознесенскую церковь села Малая Токмачка Ореховского уезда Екатеринбургской губернии.

3 февраля 1910 года родился единственный сын Лев. Супружеская жизнь отца Димитрия была омрачена тяжелой болезнью жены — туберкулез обоих легких. Болезнь быстро развивалась, нужно было что-то делать. Врачи настоятельно рекомендовали перемену места жительства и указывали на Южный берег Крыма с теплым и устойчивым климатом. Непродолжительное лечение в Ялте хотя и дало позитивный результат, все же не победило болезнь. Становилась очевидной необходимость добиться перевода на службу в Крым, чтобы Анна Львовна постоянно находилась в благоприятных условиях для ее здоровья. Однако дело это было весьма трудно осуществимым, и потому многочисленные ходатайства перед епархиальным начальством длительное время оставались безрезультатными. Наконец помог случай: в Ялте освободилось место второго священника в Иоанно-Златоустовском соборе, и в 1913 году отец Димитрий с матушкой переехали в Ялту и поселились на улице Церковной, № 7, рядом с храмом.

А.Л. Киранова. Публикуется впервые

Священник Димитрий Киранов отличался добродушным нравом и крепким здоровьем. Ходил быстро, большими шагами, не теряя скорости при подъеме. С его обликом мало сочеталась слабость, которую он испытывал при виде крови, приводившей его в обморочное состояние. Как-то раз отец Димитрий в канун Рождества случайно заглянул на кухню, и его попросили помолоть мясо. Как всегда невнимательный к делам, его не интересующим, он стал совершенно машинально проталкивать средним пальцем в горлышко мясорубки нарезанные куски мяса и неосторожно придавил палец. Пошла кровь, при виде которой отец Димитрий страшно побледнел, зашатался и, закатив глаза, стал падать на стоявшую рядом скамейку.

Круг интересов отца Димитрия Киранова был обширен. Он с увлечением читал богословскую, философскую и художественную литературу. Живо реагировал на публицистику и проявлял повышенный интерес к общественной жизни русского общества и внешнеполитическим событиям. Он всегда с нетерпением ожидал свежие газеты и журналы и прочитывал их с жадностью, и нередко раздражался, если в это время его кто-нибудь его беспокоил без причины. Много лет подряд он выписывал большое количество книг, журналов и газет и в результате собрал значительную библиотеку. Среди книг были сочинения русских классиков, много переводной литературы, богословских и философских сочинений. По свидетельству сына, Льва Дмитриевича, «книгами были набиты не только шкафы и этажерки, они были повсюду.

Димитрий Киранов (в центре). Публикуется впервые

Свободное время посвящалось по преимуществу чтению, самому разнообразному и, видимо, бессистемному.

Памятны в семье знаменитые "папины уборки библиотеки", которые часто не доводились до конца. Обычно для этой цели папа широко раскрывал дверцы очередного шкафа, по очереди снимал книги с полок, обтирал их от пыли тряпками и затем устанавливал на место. Иногда производилась перестановка книг в новом порядке, и всегда, как нарочно, попадалась в руки какая-нибудь пропущенная, своевременно не прочитанная или забытая книга или отдельное произведение. Тогда тряпки откладывались в сторону и начиналось тут же сначала легкое, а затем и углубленное ознакомление с книгой. Такие перерывы затягивались иногда на несколько дней. В таком случае шкаф оставался открытым, на стульях лежали горы снятых с полок книг, пока папа, восседая среди этого хаоса, не заканчивал чтение заинтересовавшей его книги. При этом до окончания уборки ни к чему прикасаться не разрешалось. Заканчивалось это обычно тем, что, не выдержав, наконец, длительного беспорядка от такой уборки, Анна Львовна, воспользовавшись отсутствием мужа, нарушив запрет, укладывала книги на полки по собственному усмотрению, и шкаф закрывался».

Лев Киранов. Публикуется впервые

За усердные труды на благо Церкви иерей Димитрий Киранов был награжден серебряной медалью на Владимирской и Александровской лентах. Имел также медаль и крест в память 300-летия Дома Романовых. А в 1919 году был награжден наперсным крестом.

Поначалу великая русская смута никак не задела отца Димитрия, и он полушутя говорил, что у него, как и у всех неимущих, нет конфликта с революцией и что «она не нанесла ему никакого ущерба, так как недвижимым имуществом он никогда не обладал и никаких сбережений не имел». Впрочем, накопить сбережения было непросто. Из небольшой доли церковной кружки небогатого прихода нужно было содержать семью из четырех человек, постоянно иметь расходы на прием бесконечного потока посетителей, которым никогда не отказывалось в тарелке супа или стакане чая, и, наконец, тратилось много средств на приобретение книг и журналов.

В семейном кругу. Публикуется впервые

По свидетельству сына, Льва Дмитриевича, его отец выполнял свои священнические обязанности с ревностью, без тени сомнения в своем призвании. «Роль, которую он выполнял в жизни, он понимал как роль воспитателя христианской морали и как проповедника любви и добра. Верил ли он тому, чему учил других? Был ли он сам верующим человеком? Уверен, что — да. Не отягощали ли его сомнения, которые не оставляют по временам и людей весьма уверенных в правоте своей деятельности? Не знаю, внешне, во всяком случае, это ни в чем и никогда не проявлялось. К своей деятельности он относился серьезно и без проявления пафоса и фанатизма.

В основном дни его были загружены службами в соборе и исполнением треб; он крестил новорожденных, исповедывал и нравоучал раскаявшихся, венчал молодых, утешал и соборовал больных, напутствовал умирающих и хоронил мертвых.

В молодости, исполняя обряд похорон, он очень сочувствовал горю и страданиям родных и близких умершего, и часто вместе с ними, будучи не в силах удержаться от слез, плакал. Со временем это постепенно прошло.

Семья Кирановых. Публикуется впервые

В дни праздников и в иных случаях он произносил проповеди, для чего накануне подолгу готовился, склонившись над письменным столом.

Обязанность работать среди людей, постоянно быть на виду, как видно, не тяготила его, напротив, в окружении других он оживлялся. Речь его становилась отточенней, обороты искуснее. Вообще он прекрасно говорил и умел находить такие краски повествования, которые захватывали слушателей. Помню произнесенную им однажды в соборе Иоанна Златоуста в предпасхальные дни вдохновенную проповедь о последних днях Иисуса. Он стоял в облачении перед плащаницей и большим распятием Христа, окруженный толпой прихожан. На лицах стоящих играли отсветы горящих свечей. Голос его резонировал под высокими сводами собора. Перед глазами его слушателей проплывала тень Иисуса с кровавым венцом на челе, подталкиваемого ударами и плетками разъяренной толпы. Он медленно тащил на плечах Свой тяжелый Крест на Голгофу. Потрясенная толпа безмолвно внимала повествованию и лишь по окончании проповеди разразилась тяжелым вздохом.

Иоанно-Златоустовский храм. Фото конца XIX в.

Позднее я, четырнадцатилетний мальчик, как-то напомнил ему об этой проповеди и выразил ему свое восхищение. Это явилось для него полной неожиданностью и вызвало на его лице улыбку удовлетворения.

Будучи умным человеком, он вместе с тем упрямо игнорировал очевидные факты. Он не видел никаких противоречий между идеей христианства и коммунизма, утверждая, что первоисточник коммунистических идей вообще лежит в христианстве. Не видел он противоречия и между религией и наукой, считая, что наука познает лишь деяния Творца. Не хотел он также видеть и то, что объективно его деятельность противоречила планам пресечения влияния Церкви на сознание людей»².

Новые обстоятельства рождают новые смыслы. Страшные события революции и Гражданской войны, кровавые столкновения, развернувшиеся в городе на глазах отца Димитрия, заставившие страдать и правых, и виноватых, потрясли его пастырское сердце и во многом переменили прежнее умонастроение.

Н. Доненко. «Ялта — город веселья и смерти: Священномученики Димитрий Киранов и Тимофей Изотов, преподобномученик Антоний (Корж) и другие священнослужители Большой Ялты (1917—1950-е годы)»

Террор законом

В 1928 году на девятом десятке своей жизни мирно отошел ко Господу настоятель Златоустовского собора протоиерей Александр Терновский, ялтинский долгожитель, чья дочь Надежда в свое время была дружна с А.П. Чеховым. Его преемником церковная община видела отца Димитрия Киранова, что и было подтверждено 10 сентября указом архиепископа Александра (Раевского) при полном одобрении православной Ялты.

Но приходские радости и робкие надежды на лучшее вскоре растворились, как утренний туман, в холодной мгле новых скорбей. Первое знакомство с большевистской властью для отца Димитрия хотя и было травматично, но помогло ему приобрести драгоценный опыт, удостоверивший его в том, что в наступившей эпохе православный священник должен думать и жить иначе, чем прежде. Для него стало очевидным — в глазах новой власти у него нет и не может быть алиби. Его пока терпят, но это вопрос времени...

В 1929 году власти выслали из Ялты единственного горячо любимого сына Льва, что отец Димитрий перенес с нескрываемой сердечной болью. И это было не последнее огорчение. Атеистическая идеология вдохновлялась сатанинской злобой и наращивала враждебность по отношению к православным христианам. Государственные чиновники продолжали лукаво говорить о свободе совести и вероисповедания, об отделении церкви от государства и в то же время не переставали душить общину штрафами, мелочными придирками и все возрастающими, уже непосильными налогами, сохраняя стратегический курс на полное уничтожение церкви и духовенства.

В 1929 году протоиерея Димитрия подвергли штрафу за нарушение правил страхования на сумму 2 тысячи рублей. Через год за надуманное нарушение он был приговорен к принудительным работам на пять месяцев с удержанием 50% зарплаты. Через два года настоятель был оштрафован милицией на 50 рублей за «допущение к богослужению постороннего собору ялтинского священника».

Происходившее в Крыму, как и во всей стране, не могло оставить равнодушными людей, продолжавших открыто ходить в церковь. Казалось, непроницаемая тьма окутала сердца воинствующих безбожников, и начался очередной виток государствобесия.

В 1931 году власти законодательно запретили колокольный звон. 5 декабря 1930 года на заседании Президиума Центрального Исполнительного Комитета Крымской АССР было заслушано ходатайство НКВД «О запрещении звона колоколов в церквях городов: Ялты, Севастополя, Евпатории, Алушты, Алупки, а также в прилегающих к ним санаториях и домах отдыха». К таким пожеланиям нельзя было не прислушаться, и, согласно ходатайству, все присутствовавшие постановили: «В целях создания нормативных условий для лечения и отдыха больных — колокольный звон запретить...»¹.

Этому решению предшествовала целая кампания, организованная властями: на ранее заготовленных бланках «с просьбой от населения» собирались подписи горожан о закрытии церквей и запрете на колокольный звон. С такими листиками активисты обошли всех жителей. Во время этой кампании было проведено более 40 собраний, где пропагандисты разъясняли инициативу партии и правительства. Работник НКВД Файнберг с радостью рапортовал, что за снятие колоколов и закрытие храмов проголосовало более пяти тысяч жителей Ялты и полторы тысячи жителей Алушты.

НКВД Крыма направил свой циркуляр по всем городам полуострова с жесткой инструкцией, как снимать колокола, а именно: «до 25 декабря к этой кампании надо было хорошо подготовиться. И кампания должна была пройти быстро и одновременно по всему Крыму. Сбрасывать колокола рекомендуется только в исключительных случаях, а правилом должно быть использование технических средств».

До 26 декабря 1930 года в админотделы райисполкомов предписывалось вызвать председателей религиозных обществ и священников для согласования вопросов. А 29 декабря, в течение одного дня, колокола следовало снять и перевезти на склад. И до 5 января должны были все доложить о результатах. Но с мест стали поступать возражения, что, мол, технически сложно все сделать так быстро, не привлекая внимания верующих, к тому же «это мероприятие организовывать в великий христианский праздник было бы крайне неразумно, так как это может вызвать нежелательные последствия». И безбожное мероприятие стало притормаживаться.

23 января 1931 года товарищ Дмитриев рапортовал в КрымЦИК: «Колокольный звон по г. Ялте и району с 20 января 1931 года запрещен под личную ответственность председателей двадцаток».

И уже в следующем году, 20 июня, был снова поднят вопрос о снятии колоколов с храмов Ялты. В «Постановлении» было записано со свойственным для безбожников цинизмом: «Вследствие добровольного отказа религиозных обществ от пользования колоколами — последние снять и передать их для реализации Металлолому».

Чувствительные к политическому моменту обновленцы поспешили обратиться к городским властям:

«В Гор. Совет г. Ялты
Религиозной общины обновленческого течения
Александро-Невского кафедрального собора
города Ялты

Заявление

Ввиду того, что наша страна крайне нуждается в цветном металле, а сотни пудов этого ценного металла висят без всякого употребления на колокольне нашего Собора, и за прекращение звона, верующие и без него собираются к богослужению, так как звон не является существенной необходимостью богослужений, "Двадцатка" Собора, идя навстречу острой потребности, решила сдать колокола на нужды индустриализации страны строящегося социализма.

6.III.1932 г.»².

И подписи председателя двадцатки и секретаря.

20 июня 1932 года Успенский храм в Аутке был разобран на стройматериалы. С Иоанно-Златоустовским храмом власти расторгли договор. 28 октября 1933 года по требованию больных санатория «Пролетарий» была закрыта Воскресенская церковь. В обращении говорилось: «Мы, 268 неврозных и туберкулезных больных, с возмущением заявляем, что расположенная среди территории санатория Воскресенская церковь безобразно нарушает покой больных своими религиозными обрядами. Так, например, при начале службы в церкви раскрываются все окна и двери, вследствие чего звуки всех религиозных обрядов, как то: чтение и хоровое пение разносятся по всей территории санатория и долетают до ушей больных, лежащих на своих койках, что не только нарушает покой больных, но иногда и заманивает больных в церковь».

Церковь закрыли.

По причине задолженности в 5588 рублей предполагалось закрыть Александро-Невский собор, «здание использовать для культурно-массовых нужд».

Всякий раз, когда власти хотели еще сильнее сжать железный обруч вокруг православных приходов, они начинали кампанию по перерегистрации общин. Это был излюбленный прием, практически не дававший осечек, и верующие люди понимали — начался новый виток гонений и преследований, имевший своей целью экономическое удушение, поскольку верующих обязывали оплачивать инициативу, затеянную государством. Как правило, выдвигались новые, более жесткие требования к деятельности общины, и некоторые по тем или иным причинам лишались регистрации и прекращали свое существование, чиновники от атеизма рапортовали об этом как о своей победе над «мрачными суевериями», оставшимися от ненавистного царизма.

Каждый член церковной двадцатки был обязан заполнить анкету из 31-го вопроса: указать пол, возраст, социальное и имущественное положение, отношение к одному из профсоюзов; занимал ли выборные должности до 1917 года, если да, то какие; служил ли в царской армии, если не сочувствует советской власти, то почему, к каким политическим партиям принадлежит, когда и за что был арестован; политическое настроение в данный момент, отношение к отделению церкви от государства, имеет ли недвижимое имущество, владеет ли собственностью, адрес, кто его знает из советских или партийных руководителей, краткая биография — и все эти сведения передать в ГПУ, где в любой момент при необходимости все данные могли использовать против человека. Это было не что иное, как политический донос на самого себя.

Резкое ухудшение материального положения религиозных общин, созданное искусственно, ставило многие приходы в отчаянное положение. Были случаи, когда из-за полного отсутствия средств священник оставлял служение и пытался устроиться на светскую работу. Однако, как «лишенцу», найти работу священнослужителю было крайне сложно, и голодное существование для всех членов его семьи было гарантировано. Власти откровенно давали понять: если священник хочет работать «как все», он должен пройти унизительную процедуру отречения от сана.

12 августа 1929 года ЦАУ Крыма разослало в районы уведомление о том, что «заявления, подаваемые Админотделом об отречении от духовного сана, должны рассматриваться как предварительные уведомления заинтересованных лиц, что и следует в каждом случае им разъяснять.

Само отречение имеет значение только лишь в том случае, если об этом стало известно по общественности, именно от самого отрекающегося.

Для этого существуют два пути:

1) публикация в печати;

2) открытое порицание религии и отречение от сана на широком собрании верующих.

Второй путь является только развитием первого, и хотя он более эффективен, не стоит настаивать на этом. Снятие служителя культа с учета вследствие отречения осуществлять только по произведении заинтересованным лицом публикации в печати».

Крымские власти не настаивали на втором пункте, видимо, желая избежать курьезных случаев, подобных тому, который произошел в селе Марфовка, неподалеку от Керчи. Там на приходском собрании, где присутствовало 116 человек, некий священник Захарьев публично отрекся от сана и тут же принял участие с представителями сельсовета в составлении протокола о ликвидации храма, где служил. Вместе с партактивистом Липатьевым бывший священник Захарьев стал выступать в близлежащих селах с агитацией передать церкви под клубы, и при этом было собрано более 600 подписей, после чего о своем отречении от сана Захарьев опубликовал в газете «Красный Крым». Возмущенные люди стали требовать у властей открыть неправомерно закрытую церковь. О Захарьеве все без исключения отзывались крайне негативно, называли аферистом и мошенником.

В связи с этим была собрана комиссия под председательством Сагирова, подтвердившая такую оценку бывшего священника. В прошлом Захарьев — малограмотный красноармеец-инвалид, служивший в партизанском отряде. Комиссии он заявил, что ему «все равно, где работать, то ли священником, то ли артистом», и «ни на один вопрос духовного характера ответить не смог». Сложившаяся ситуация оказалась настолько завиральной, что Сагиров, начальник административных органов НКВД, председательствовавший в этой комиссии, сам предложил вернуть верующим храм или предложить им другое здание.

На фоне происходившего вокруг меры по отношению к отцу Димитрию могли показаться деликатным предупреждением о несоответствующем поведении.

Н. Доненко. «Ялта — город веселья и смерти: Священномученики Димитрий Киранов и Тимофей Изотов, преподобномученик Антоний (Корж) и другие священнослужители Большой Ялты (1917—1950-е годы)»