3 октября исполняется 190 лет со дня рождения поэта Ивана Савича Никитина (1824-1861)

Есть среди многих прекрасных стихотворений Ивана Савича Никитина (1824–1861) одно, которое при всей его безыскусности и внешней непритязательности, мы можем поставить в ряд великих шедевров русской поэзии.

Недаром даже Добролюбов, не очень благоволивший к стихам Никитина, отметил эти строки с незатейливым названием «Дедушка» (1858).

Сыскать ли более точный образ истинного христианского отношения к жизни — в миру, в бытовой обыденности? Немногими штрихами, но полно обозначенная жизнь человека — радостное приятие всего, что предназначено волей Божией. При физической немощи — великая духовная сила. В чём источник той силы? Стихотворение заканчивается вопросом, риторическим по сути, ибо ответ уже дан: "И за скорби славит Бога божие дитя". Если не мудрствовать лукаво, то в этом ведь и выявляется единственно истинная вера, укрепляющая дух.

Вопрос о крепкой опоре не был для поэта отвлечённым: собственная жизнь его была полна многих тягот и лишений, и обретение силы духовной стало насущной необходимостью и для него самого. Никитин не замкнулся в своём индивидуальном бытии, ибо стремился разглядеть, ощутить одухотворяющую силу во всём Божием мире.

Красота природы определена для поэта Божиим в ней присутствием. Этого же чувства не отнять и у других русских поэтов, но у Никитина это ощущение, быть может, становилось особенно обострённым.

Можно сказать: наблюдать и видеть мир так приметливо, как то обнаруживаем мы у Никитина в его пейзажной лирике, — до восхищения и любования самыми тончайшими проявлениями красоты каждого мига бытия природы — это значит выражать свою любовь к Богу. Ибо в красоте творения отражается всегда красота и совершенство Творца. Напротив, небрежение красотой творения есть равнодушие к его Создателю. Никитин даже не называя имени Божьего, говорит каждой строчкой о своей любви к Нему.

Разумеется, любить природу может и безбожник. Для него в такой любви раскрывается возможность душевного движения к Творцу, но не всякий использует такую возможность.

Для Никитина же состояние духовной жажды было естественно и едва ли не постоянно. Внутренний прорыв его поэзии поэтому всегда устремлён ввысь.

Стихотворений с религиозными темами у него множество. Но их надобно не перечислять, а читать. Их всех объединяет — горячая убеждённость: ни в чём, кроме веры, не найти человеку поддержки и опоры. Это стало главной темой поэтического творчества Никитина. С несомненностью увидел он животворящую силу в святой благодати, о которой смиренно и молил Творца.

Слово молитва частое в названиях стихов Никитина: «Молитва», "Молитва дитяти", "Сладость молитвы". Именно в сладости молитвы ищет поэт и обретает, подобно многим, утешение в тяготах земных, прославляя Бога за посылаемые скорби. В сладости молитвы и в обращении к Слову.

Разумеется, такая направленность поэтического дара Никитина не могла вызвать сочувствия революционного демократа Добролюбова, что и стало скрытой причиной неприятия никитинской поэзии критиком, ибо смирение антиреволюционно по сути своей.

Никитин был истинным печальником за народ, он через собственное сердце пропускал общие беды. Это одна из причин его ранней смерти. И к печали за народ он звал собратьев по перу.

Видя во всём святую благодать, Никитин стал одним из самых проникновенных певцов природы, обогатил русскую поэзию многими шедеврами пейзажной лирики.

Поэт обладал несомненным панорамным зрением. Оно величественно проявилось в одном из шедевров русской поэзии, стихотворении «Русь» (1851), где всё необозримое пространство русского бытия поэт охватывает единым взором. И важно, что Русь для поэта не просто широкое пространство, дивящее своими красотами, но — державная и Православная родина.

Не всегда громкая, но всегда истинная поэзия Никитина раскрывает смысл подлинной духовности, запёчатлённой в тревожащих всякую чуткую душу строках его стихов. 

Михаил Дунаев, профессор Московской Духовной Академии, доктор богословия, доктор филологических наук.

***

Иван Саввич Никитин прожил недолгую, но трудную и полную лишений жизнь. Из-за разорения, а затем и  пьянства отца, принадлежащего к купеческому сословию и имеющего во владении небольшой заводик, он не только не поступил в университет, о чем очень мечтал, но был вынужден бросить и семинарию. От лишений, он заболел туберкулезом и рано умер от чахотки. Тем не менее, у него рано пробудился интерес к литературе, каждую свободную минутку он уединялся, чтобы написать "скромный стих, просившийся из сердца".  Есть в его творчестве и строчки, пронизанные любовью к Христу и написанные на мотивы библейских сюжетов.

  

Новый Завет

 Измученный жизнью суровой,

Не раз я себе находил

В глаголах Предвечного Слова

Источник покоя и сил.

 

Как дышат святые их звуки

Божественным чувством любви,

И сердца тревожные муки

Как скоро смиряют они!…

 

Здесь все в чудно-сжатой картине

Представлено Духом Святым:

И мир, существующий ныне,

И Бог, управляющий им,

 

И сущего в мире значенье,

Причина, и цель, и конец,

И вечного Сына рожденье,

И крест, и терновый венец.

 

Как сладко читать эти строки,

Читая, молиться в тиши,

И плакать, и черпать уроки

Из них для ума и души!

 

  Моление о Чаше

      И прешед мало, паде на лицы Своем,

     моляся и глаголя: Отче Мой,

     аще возможно есть,

     да мимоидет от Мене чаша сия:

     обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты.

                                    Мф. 26, 39-47

 

День ясный тихо догорает;

Чист неба купол голубой;

Весь запад в золоте сияет

Над Иудейскою землей.

 

Спокойно высясь над полями,

Закатом солнца освещен,

Стоит высокий Елеон

С благоуханными садами.

 

И, полный блеска, перед ним,

Народа шумом оживленный,

Лежит святой Ерусалим,

Стеною твердой окруженный.

 

Вдали Гевал и Гаризим,

К востоку воды Иордана

С роскошной зеленью долин

Рисуются в волнах тумана,

 

За слово истины высокой

Голгофский крест предвидел Он,

И, чувством скорби возмущен,

Отцу молился одиноко:

 

“Ты знаешь, Отче, скорбь Мою

И видишь, как Твой Сын страдает, -

О, подкрепи Меня, молю,

Моя душа изнемогает!

 

День казни близок: он придет, -

На жертву отданный народу

Твой Сын безропотно умрет,

Умрет за общую свободу...

 

Проклятьем черни поражен,

Измученный и обнаженный,

Перед толпой поникнет Он

Своей главой окровавленной.

 

И те, которым со креста

Пошлет Он дар благословенья,

С улыбкой гордого презренья

Поднимут руки на Христа...

 

О, да минует чаша эта,

Мой Отче, Сына Твоего!

Мне горько видеть злобу света

За искупление его!

 

Но не Моя да будет воля,

Да будет так, как хочешь Ты!

Тобой назначенная доля

Есть дело вечной правоты.

 

И если Твоему народу

Позор Мой благо принесет, -

Пускай за общую свободу

Сын Человеческий умрет!”

 

И моря Мертвого краса

Сквозь сон глядит на небеса.

А там, на западе, далеко,

Лазурных Средиземных волн

Разлив могучий огражден

Песчаным берегом широко...

Темнеет... Всюду тишина...

Вот ночи вспыхнули светила, -

И ярко полная луна

Сад Гефсиманский озарила.

 

В траве, под ветвями олив,

Сыны Божественного Слова,

Ерусалима шум забыв,

Спят три Апостола Христовы.

Их сон спокоен и глубок;

Но тяжело спал мир суровый:

Веков наследственный порок

Его замкнул в свои оковы,

Проклятье праотца на нем

Пятном бесславия лежало

И с каждым веком новым злом

Его, как язва, поражало...

 

Но час свободы наступал -

И, чуждый общему позору,

Посланник Бога, в эту пору,

Судьбу всемирную решал.

Молитву кончив, скорби полный,

К ученикам Он подошел

И, увидав их сон спокойный,

Сказал им: «Встаньте, час пришел!

Оставьте сон свой и молитесь,

Чтоб в искушенье вам не впасть,

Тогда вы в вере укрепитесь

И с верой встретите напасть».

 

Сказал - и тихо удалился

Туда, где прежде плакал Он,

И, той же скорбью возмущен,

На землю пал Он и молился:

«Ты, Отче, в мир Меня послал,

Но Сына мир Твой не приемлет;

Ему любовь Я возвещал, -

Моим глаголам он не внемлет;

Я был врачом его больным,

Я за врагов Моих молился -

И надо Мной Ерусалим,

Как над обманщиком глумился!

 

Народу мир Я завещал -

Народ судом Мне угрожает,

Я в мире мертвых воскрешал, -

И мир Мне крест приготовляет!..

О, если можно, от Меня

Да мимо идет чаша эта!

Ты Бог любви, начало света,

И все возможно для Тебя!

Но если кровь нужна святая,

Чтоб землю с Небом примирить, -

Твой вечный суд благословляя,

На крест готов Я восходить!»

 

И взор в тоске невыразимой

С небес на землю Он низвел,

И снова, скорбию томимый,

К ученикам Он подошел.

Но их смежавшиеся очи

Невольный сон отягощал;

Великой тайны этой ночи

Их бедный ум не постигал.

И стал Он молча, полный муки,

Чело высокое склонил

И на груди святые руки

В изнеможении сложил.

 

Что думал Он в минуты эти,

Как человек и Божий Сын,

Подъявший грех тысячелетий, -

То знал Отец Его один.

Но ни одна душа людская

Не испытала никогда

Той боли тягостной, какая

В Его груди была тогда,

И люди, верно б, не поняли,

Весь грешный мир наш не постиг

Тех слез, которые сияли

В очах Спасителя в тот миг.

 

И вот опять Он удалился

Под сень смоковниц и олив,

И там, колени преклонив,

Опять Он плакал и молился:

«О Боже Мой! Мне тяжело!

Мой ум, колебляся, темнеет:

Все человеческое зло

На Мне едином тяготеет.

Позор людской, - позор веков, -

Все на Себя Я принимаю,

Но Сам под тяжестью оков,

Как человек изнемогаю...

 

О, не оставь Меня в борьбе

С Моею плотию земною, -

И все угодное Тебе

Тогда да будет надо Мною!

Молюсь: да снидет на Меня

Святая сила укрепленья!

Да совершу с любовью Я

Великий Подвиг примиренья!»

 

И руки к небу Он подъял,

И весь в молитву превратился;

Огонь лицо Его сжигал,

Кровавый пот по Нем струился.

И вдруг с безоблачных небес,

Лучами света окруженный,

Явился в сад уединенный

Глашатай Божиих чудес.

 

Был чуден взор его прекрасный

И безмятежно и светло

Одушевленное чело,

И лик сиял, как полдень ясный;

И близ Спасителя он стал

И речью свыше вдохновенной

Освободителя вселенной

На славный подвиг укреплял;

И сам, подобно легкой тени,

Но полный благодатных сил,

Свои воздушные колени

С молитвой пламенной склонил...

 

Вокруг молчало всё глубоко;

Была на небе тишина, -

Лишь в царстве мрака одиноко

Страдал бесплодно сатана.

Он знал, что в мире колебался

Его владычества кумир

И что бесславно падший мир

К свободе новой приближался.

 

Виновник зла, он понимал,

Кто был Мессия воплощенный,

О чем Отца Он умолял,

И, страшной мукой подавленный,

Дух гордый молча изнывал,

Бессильной злобой сокрушенный...

Спокойно в выси голубой

Светил блистали мириады,

И полон сладостной прохлады

Был чистый воздух. Над землей,

Поднявшись тихо, небожитель

Летел к надзвездным высотам, -

Меж тем всемирный Искупитель

Опять пришел к ученикам.

 

И в это чудное мгновенье

Как был Он истинно велик,

Каким огнем одушевленья

Горел Его прекрасный лик!

Как ярко отражали очи

Всю волю твердую Его,

Как радостно светила ночи

С высот глядели на Него!

Ученики, как прежде, спали,

И вновь Спаситель им сказал:

«Вставайте, близок день печали

И час предательства настал...»

 

И звук мечей остроконечных

Сад Гефсиманский пробудил,

И отблеск факелов зловещих

Лицо Иуды осветил.

 

1854

 

 ***

Присутствие непостижимой силы
Таинственно скрывается во всем:
Есть мысль и жизнь в безмолвии ночном,
И в бяеске дня, и в тишине могилы,
В движении бесчисленных миров,
В торжественном покое океана,
И в сумраке задумчивых лесов,
И в ужасе степного урагана,
В дыхании прохладном ветерка,
И в шелесте листов перед зарею,
И в красоте пустынного цветка,
И в ручейке, текущем под горою.  
 
1849 

 


Молитва

О Боже! дай мне воли силу,
Ума сомненье умертви,-
И я сойду во мрак могилы
Просвете Веры и Любви.

Мне сладко под Твоей грозою
Терпеть, и плакать, и страдать;
Молю: оставь одну со мною
Твою Святую благодать.  
 
1851 

  

Сладость молитвы

Бывают минуты,- тоскою убитый,
На ложе до утра без сна я сижу,
И нет на устах моих теплой молитвы,
И с грустью на образ святой я гляжу.

 

Вокруг меня в комнате тихо, безмолвно...
Лампада в углу одиноко горит,
И кажется мне, что святая икона
Мне в очи с укором и строго глядит.

 

И дума за думой на ум мне приходит,
И жар непонятный по жилам течет,
И сердце отрады ни в чем не находит,
И волос от тайного страха встает.

 

И вспомню тогда я тревогу желаний,
И жгучие слезы тяжелых утрат,
Неверность надежды и горечь страданий,
И скрытый под маской глубокий разврат,

 

Всю бедность и суетность нашего века,
Все мелочи жалких, ничтожных забот,
Все зло в этом мире, всю скорбь человека,
И грозную вечность, и с жизнью расчет;

 

И вспомню я крест на Голгофе позорной,
Облитого кровью Страдальца на нем,
При шуме и кликах насмешки народной
Поникшего тихо покорным челом...

 

И страшно мне станет от этих видений,
И с ложа невольно тогда я сойду,
Склоню пред иконой святою колени
И с жаркой молитвою ниц упаду.

 

И мнится мне, слышу я шепот невнятный,
И кто-то со мной в полумраке стоит:
Быть может, незримо, в тот миг благодатный,
Мой ангел-хранитель молитву творит.

 

И в душу прольется мне светлая радость,
И смело на образ тогда я взгляну,
И, чувствуя в сердце какую-то сладость,
На ложе я лягу и крепко засну.  
 
1854

ЕПАРХИАЛЬНЫЙ МАГАЗИН
православная литература, церковная утварь, облачения и пр. 
9:00 - 16:00

 Республика Крым, 295011, г. Симферополь,

ул. Героев Аджимушкая, 9/11

 

Яндекс.Метрика